Привет. Я – великан. Прошу любить и жаловать. Предвидя ваши вопросы и возражения, дескать, как можно любить и жаловать великанов, сразу скажу, что я –
мирный великан. Да, я мирный, как сытый кот, если только найдётся кот размером с меня.
Вам нужны доказательства моей
мирности? Извольте. Вот уже много дней я проникаюсь дружбой к одной маленькой девочке. Да, именно
маленькой девочке. Тут дело не в том, что она юная кроха, живущая со своими родителями в маленьком уютном доме на дне туманной долины. Нет, дело в том, что я – великан. А она – простая девочка. И размером она не больше самого маленького волоска на моём мизинце, а я очень даже короткошерстный великан.
Вот так. Вы ведь понимаете, что любой другой великан, кроме мирного, не будет дружить с маленькой девочкой ни под каким видом.
муор историиВпрочем, нашей дружбе разница в размерах нисколько не мешает. Хотя её родители постоянно твердят, мол, как же можно, он же великан! Как опасно! Ничуть не опасно, отвечает она, - поглядите только, какие пушистые уши у его тени. Разве могут такие уши быть у опасного великана?
Общеизвестно, что у опасных великанов не бывает пушистых ушей; впрочем, как я уже говорил, опасный великан не стал бы дружить ни с маленькой девочкой, ни с кем-нибудь ещё.
Она такая кроха, что увидеть меня со дна туманной долины ей не по силам; но в лунные ночи она, сидя на крыше своего маленького домика, может увидеть мою тень, но не всю, а только голову. Чтобы увидеть всю мою тень, ей бы пришлось забраться на высокий холм, один из тех, что окружают долину; быть может, оттуда она могла бы увидеть и часть меня. Но к холмам её не пускают, да и вряд ли она бы смогла сообразить, что именно она видит, ведь из всех частей моего тела она видела только один-единственный указательный палец, который я протягиваю к их дому, когда проходит время для дружеского общения. Маленькая девочка забирается на палец и ложится на шершавую кожу – только так я могу расслышать её тоненький голос, и она сама может слышать мои слова, которые я произношу высоко-высоко в небе; если бы я говорил в непосредственной близости от неё, речь моя была бы для неё рёвом урагана.
Иногда мне случается достать для неё луну с неба – луны в нашем мире маленькие, и их на небе бесчисленное множество; если бы не их проворство, я бы ловил их чаще. Она очень радуется таким подаркам, ведь луны у нас сделаны из сливочного сыра; тогда все жители долины собираются вокруг луны – для них она размером с дом, а то и с два, - и маленькими лопатами, кирками и резцами добывают себе угощение. Родители девочки ворчат, но тоже принимают участие в пире, а она сама, стоя на верхушке луны, горделиво смотрит на собравшихся: глядите, вот какая у меня луна!
Во время наших бесед я описываю ей космос, луны, бродячие кометы, астероидные пояса и звёздные ремни. Она рассказывает о деревьях и цветах, полях и ручьях, зверях и птицах в туманной долине – из-за тумана я не могу их рассмотреть, да и маленькие они настолько, что мне пришлось бы лечь, чтобы их разглядеть; а ложиться мне некуда. Наш мир для меня слишком мал, настолько, что я могу только стоять и иногда сидеть; при этом ноги мои свешиваются, а туманная долина помещается между коленей. Кроме обитателей долины и меня, других жителей тут нет, так что я очень рад нашей с девочкой дружбе. Знали бы вы, как одиноко может быть в мире, где некуда прилечь и не с кем поговорить!